Отступление из Москвы

От Малоярославца до Дорогобужа

Задуманное отступление совершалось в следующем порядке: во главе шел Наполеон с гвардией; затем корпуса Мюрата, Нея, Евгения, Понятовского, Даву.

Корпус Даву был самый сильный, ибо от Немана до Москвы он сократился с 72 000 человек только до 28 000; но из пяти его дивизионных генералов Гюдэн был убит у Валутиной горы, Фриан, тяжело раненный, не в состоянии был командовать, у Компана рука была на перевязи, а у Морана — забинтована вся голова. Жерар, преемник Гюдэна, начальствовал над крайним арьергардом.

Выпавшая на долю Даву и Жерара задача была очень тяжела: приходилось сдерживать казаков Платова, опиравшихся на легкую артиллерию, понукать или поджидать 20 000 отстающих, число которых все увеличивалось, охранять повозки с ранеными, потому что возчики бросали раненых и уезжали с запряжкой, тащить за собой огромную артиллерию и огромный обоз.

Войска Даву и Жерара приходили на этап, когда предшествующие корпуса уже успели съесть все запасы, и им же приходилось сносить несправедливые упреки императора, обвинявшего Даву в медлительности и излишней осторожности.

Три дня (с 26 по 28 октября) ушло на то, чтобы перебраться с Калужской дороги на Московскую у Можайска. Пришлось идти через Бородинское поле, распространявшее зловоние и представлявшее страшное зрелище.

Узнав, наконец, какой путь избрали французы, Кутузов отправил казаков вдогонку эа их арьергардом, а Милорадовичу поручил тревожить их левый фланг. Сам он выжидал, твердо решив не давать серьезного сражения и сохранить свою армию. Тщательно избегая риска, он ждал благоприятного случая; несмотря на все настояния английского официального агента при русской армии, Роберта Вильсона, он неотступно держался этой выжидательной позиции, которая сама по себе была совсем не героична, но зато в дальнейшем привела к таким блестящим результатам.

1 ноября французский арьергард вследствие скопления множества отрядов задержался у переправы при Царевом-Займище. Кавалерия Васильчикова попробовала было врезаться между корпусами Евгения и Даву, но была отброшена Жераром.

3 ноября при Вязьме вступила в бой главная масса русской армии; 3000-4000 русских были выведены из строя; но французские потери, 1500-1800 человек, были невознаградимы, а, кроме того, всякого раненого можно было считать за мертвого.

После этого сражения Наполеон поручил команду над арьергардом Нею. 9 ноября, когда армия достигла Дорогобужа, выпал первый снег; это еще усугубило трудности перехода и движения обоза.Вскоре мороз достиг 12° по Цельсию; такой холод, конечно, был бы терпим, если бы войска были надлежащим образом одеты и снабжены продовольствием, но ведь они питались разболтанной в воде мукой и почти сырой кониной.

Оказалось, что в этой армии, недавно еще насчитывавшей 100 000 человек, теперь было не более 40 000 солдат, годных к бою; большую же часть составляли отставшие; толпы их все увеличивались. Корпус Даву уже почти целиком растаял, а вследствие непрерывных лишений и нападений казаков и крестьян убыль все продолжалась.

В Дорогобуже узнали неприятную новость: Шварценберг, у которого оставалось всего 25 000 австрийцев, и Рейнье со своими 10 000 саксонцев не смогли помешать у Днепра соединению Чичагова и Тормасова, у которых теперь была сплоченная армия в 60 000 человек.

Оставив Сакена с 25 000 человек для сдерживания этих двух наполеоновских генералов (Шварценберга и Рейнье), Чичагов отправил остальные 35 000 вверх по Днепру и Березине, иначе говоря — прямо на линию отступления Наполеона. На Двине к Витгенштейну, имевшему 33 000 человек, присоединилась финляндская армия Штейнгеля численностью в 12 000 человек.

Так как Макдональд не трогался из Динабурга, Сен-Сир со своими 6000 баварцев был изолирован в Полоцке, Удино — задержан на западе с 12 000 французов и 4000 швейцарцев, то Витгенштейн имел возможность направить большую часть своей 45-тысячной армии на юг, т. е. также на линию французского отступления.

Действительно, 18-19 октября произошло второе сражение у Полоцка, причем раненый Гувион-Сен-Сир был выручен подошедшим маршалом Удино, и участвовавшие в сражении французы, причинив русским урон в 3000- 4000 человек, все-таки вынуждены были отступить на Борисов и Березину. Зато, слившись здесь с французами дивизии Партуно, поляками и немцами Виктора, они явились некоторым подкреплением для Великой армии.

Как бы то ни было, Чичагов со своими 35 000 человек, Витгенштейн со своими 40 000-45 000 были как бы двумя лезвиями ножниц, готовыми сдвинуться и отрезать наполеоновской армии отступление.

Известие о заговоре Мале

В довершение всего Наполеон получил из Парижа известие о республиканском заговоре Мале. Этот генерал, долго сидевший в тюрьме, затем содержавшийся в лечебнице для умалишенных, давно уже был одержим следующей «неподвижной идеей»: так как император постоянно подвергается неприятельскому огню, то рано или поздно случайное ядро избавит Францию от него и от Империи.

Вечером 22 октября Мале убегает из лечебницы, является к своим единомышленникам, надевает генеральский мундир и, сфабриковав подложную бумагу о якобы последовавшей в Москве смерти Наполеона и подложное постановление Сената о провозглашении республики, увлекает за собой десятую когорту национальной гвардии, квартировавшую в попенкурской казарме, освобождает из тюрьмы двух разжалованных генералов, Лагори и Гидаля, арестует министра полиции Савари и префекта полиции, поражает выстрелом из пистолета парижского коменданта Гюлэна и в продолжение нескольких часов считает себя хозяином столицы.

Мятежного генерала, находящегося во главе своего отряда, вдруг узнает один штабной офицер, который велит позвать полицейского чиновника; последний опрашивает Мале, как он мог покинуть место своего заключения, и велит связать его на глазах озадаченной и растерявшейся десятой когорты.

Постановлением военного суда Мале был приговорен к смерти и расстрелян вместе с двенадцатью своими сторонниками, из которых большинство было виновно лишь в излишней доверчивости.

Инцидент этот свидетельствовал о том, насколько дело Наполеона, поставленное на карту в равнинах России, было непрочно в самой Франции. Все «установления Империи», весь ее блеск — все это держалось жизнью одного человека, а сама эта жизнь зависела от случайного внезапного набега казаков или от пузырька с ядом, которым снабдил Наполеона его лейб-медик Юван, чтобы император по крайней мере не попался живым в руки врага.