Русское проникновение в Америку

Русско-испанские противоречия в Америке

В чем заключалась причина необычного благоволения русской императрицы к венесуэльскому эмигранту Миранде?

В посвященной Миранде биографической литературе этот вопрос нашел крайне недостаточное освещение. Наиболее обстоятельные биографии Миранды написаны северо-американским историком У. С. Робертсоном и венесуэльским историком Парра-Пересом; оба автора попытались шаг за шагом проследить всю историю пребывания Миранды в России, и это им в значительной степени удалось, хотя они и не использовали всего документального материала.

Но ни Робертсон, ни Парра-Перес не дали ответа на вопрос о действительном характере отношений между Екатериной II и Мирандой. Робертсон вовсе обошел этот вопрос, а Парра-Перес, упомянув о существовавшей при петербургском дворе свободе нравов, намекнул па возможность интимной близости между Екатериной II и «галантным» венесуэльцем.

Однако ряд обстоятельств позволяет утверждать с уверенностью, что покровительство, оказанное Миранде русской императрицей, не было ее личной прихотью и что оно было обусловлено соображениями весьма практического свойства, связанными главным образом с вопросом о русском проникновении в Америку.

К тому времени, когда Миранда, исколесив почти весь цивилизованный мир в поисках «высоких покровителей», появился в России, у царского правительства имелись веские основания интересоваться американскими делами.

Еще в начале XVIII в. на рассмотрение Петра I был представлен проект, предусматривавший завоевание русскими войсками значительной части Южной Америки. Автором этого документа был, повидимому, какой-то голландец; ни имя его, ни время подачи проекта не известны, хотя можно предполагать, что документ относится к последним годам петровского царствования.

Отметив, что многие земли Южной Америки «по се число ни от какого европейского короля не завоеваны, но вольны», автор проекта указывал на легкость их завоевания и на огромные выгоды, которые доставило бы России обладание ими.

«Автор сего проекта в молодости в тех землях многие лета быв, и проехав, усмотрил, что там знатных крепостей нет».

Проект предусматривал отправку в Южную Америку десяти русских военных кораблей и 12 тысяч солдат; этих сил, по мнению предприимчивого голландца, было бы достаточно, чтобы завоевать в Новом Свете обширную территорию, «не занимая ни гишпанских, ни португальских мест, которые близко граничатца». (Проект завоевания Америки, поданный Петру Великому. «Москвитянин», 1851, ч. I, стр. 121-124).

Петр отклонил эту авантюристическую затею. Русское проникновение в Новый Свет не могло начаться через отдаленную Южную Америку. Ближайшим объектом русских притязаний могла стать только северо-западная часть Северной Америки, не занятая еще ни одной европейской державой и расположенная, как в то время уже знали, в непосредственной близости от русских владений в северо-восточной Азии. Утверждение русского господства в этой части Нового Света явилось бы продолжением великого движения русских колонистов на восток, через Сибирь, к берегам Тихого океана.

В самом деле, в течение всего XVIII в. русские зверопромышленники, опираясь на свои базы в Охотском крае и на Камчатке, упорно продвигались вдоль Алеутских островов в берегам Америки. В 1761-1762 гг. судно иркутского купца Бечевина зимовало уже у самых берегов Аляски.

В 1784 г. рыльский купец Шелехов основал русскую колонию на острове Кадьяк, вблизи Аляски.

Казалось, перед Россией открывались в Америке необъятные возможности. Укрепившись на никем не запятых берегах Аляски, можно было затем продвигаться на юг, к испанской Калифорнии, к золотым и серебряным приискам Мексики.

Еще задолго до экспедиции Шелехова в купеческих и административных кругах русского Дальнего Востока настолько серьезно считались с такими возможностями, что это не укрылось от глаз даже сторонних наблюдателей-иностранцев: в 1770-1771 гг. сосланный на Камчатку пленный польский генерал Бениовский пришел к выводу, что «русские когда-нибудь завладеют Калифорнией» и что «испанские колонии раньше или позже станут их добычей».

Испанские колониальные власти со своей стороны готовились к отпору русской экспансии. В 1768-1769 гг. посланная из Мексики экспедиция заняла Верхнюю Калифорнию (Новый Альбион) и основала здесь первые испанские поселения.

«Одним из главных соображений, которые испанцы имели в виду, занимая Сан-Диего и Монтерей (в Верхней Калифорнии) во время экспедиции 1769 г., было опасение русского вторжения с севера»,

— отмечает северо-американский историк Банкрофт.

Утвердившись в Верхней Калифорнии, испанцы стали снаряжать на север одну экспедицию за другой, чтобы помешать русским обосноваться там. В 1773-1774 гг. Хуан Перес достиг 55° с. ш., в 1775 г. Эсета и Квадра — 57°, в 1779 г. Квадра и Артеага — 59°; повсюду эти мореплаватели именем испанского короля формально завладевали посещенными ими землями. Оба колонизационных потока, русский и испанский, должны были вскоре прийти в соприкосновение, которое могло привести к международному конфликту. Русско-испанское соперничество в Новом Свете стало политической реальностью.

Первая встреча испанцев и русских в Америке произошла в июне 1788 г. Капитан Лопес-де-Аро, по приказанию вице-короля Новой Испании, отплыл в секретную экспедицию к северо-западным берегам Америки и убедился в существовании здесь русских поселений. Он вернулся с этой важной новостью в Калифорнию, откуда было послано донесение вице-королю. Последний распорядился срочно снарядить новую экспедицию, чтобы помешать дальнейшему продвижению русских на юг. Суда, отправленные в эту экспедицию, в мае 1789 г. прибыли в Нутка-зунд и вмести русских неожиданно обнаружили там англичан, прибывших из Ост-Индии. Английские корабли вместе с их экипажем были захвачены испанцами. Это повлекло за собой острый англо-испанский конфликт, едва не приведший к войне и урегулированный только осенью 1790 г.

Екатерина II проявляла большой интерес к вопросу о русском проникновении в Америку. В конце 1786 г. она получила первое известие о путешествии Шелехова; компаньон последнего, купец Голиков, преподнес императрице присланную из Америки карту этого путешествия. Сообщение Голикова произвело сильное впечатление на императрицу; она расспрашивала о подробностях путешествия и велела передать Шелехову, чтобы по возвращении из Америки он явился к ней в Петербург.

22 декабря 1786 г. императрица подписала указ об отправке в Тихий океан, в подкрепление к уже снаряженной экспедиции Биллингса, целого отряда военных судов (4 фрегата и 1 транспортное судно) под начальством капитана Г. И. Муловского «для охраны права нашего на земли, российскими мореплавателями открытые».

В полученной Муловским официальной инструкции шла речь только о формальном взятии во владение земель, простирающихся к югу от Аляски не далее 55° с. ш., но при этом, несомненно, имелось в виду и занятие земель, расположенных значительно южнее — в зоне, непосредственно примыкавшей к испанским колониям. При посещении испанским капитаном Лопесом-де-Аро русских поселений в Северо-западной Америке (в 1788 г.), он сделал заключение со слов колонистов, что царское правительство решило завладеть берегами Нутка-зунда (49° с. ш.) и предполагало отправить туда два фрегата.

Испания в это время держала в американских водах только 4 линейных корабля и 4 фрегата, предназначенных для охраны ее обширных владений от многочисленных врагов, постоянно готовых к нападению.

При таких условиях определенные в экспедицию Г. И. Муловского суда, новой постройки и отлично вооруженные, представляли собой внушительный фактор, который должен был резко изменить в пользу России баланс сил на Тихом океане. Но и это казалось Екатерине недостаточным: весной 1787 .г. она решила отправить в американские воды еще три военных корабля под начальством английского моряка Джемса Тревенина, выразившего желание перейти в русскую службу.

В самый разгар всех этих приготовлений в поле зрения императрицы оказался Миранда. Это была ценная находка для царского правительства. Если бы русское проникновение в Америку вызвало конфликт с мадридским двором, то при помощи венесуэльского заговорщика можно было бы попытаться нанести удар в самое уязвимое место Испании, разжигая пламя восстания в ее колониях. Подобно многим своим современникам, Екатерина II была убеждена, что достаточно Миранде появиться в Испанской Америке, имея за собой хотя бы небольшие вооруженные силы, чтобы для испанского господства в колониях пробил двенадцатый час.

Следует иметь в виду, что в 1787 г. интересы Испании и России сталкивались не только в Америке, но и на Ближнем Востоке. Путешествие Екатерины в Крым толковалось в Западной Европе, как признак того, что Россия готовится к войне с Турцией. В самом деле, царица и её союзник — австрийским император — обсуждали планы вытеснения Турции из ее европейских владений. Это вызвало серьезное беспокойство в Западной Европе, в частности при версальском и союзном ему мадридском дворах.

«Вооружения России и Австрии… привели в беспокойство не одних турок, англичан и пруссаков; Испания и Фракция… поверили общей тревоге»,

— писал впоследствии граф Сегюр, французский посол при екатерининском дворе.

Возможность общеевропейской войны была велика; в этой войне Испания оказалась бы среди врагов России; при таких условиях ценность, которую представлял Миранда в глазах Екатерины, удваивалась.

Русской императрице незачем было читать Рейналя, чтобы получить представление о том, до какой степени население Испанской Америки питает ненависть к своей метрополии; ее собственный посол в Мадриде С. С. Зиновьев, человек вдумчивый и осторожный в суждениях, неоднократно касался в своих донесениях испано-американского вопроса, рисуя в самых мрачных красках положение колониального населения и указывая на возможность революции.

Так, например, 21 июня (2 июля) 1787 г., как раз во время пребывания Миранды в России, Зиновьев писал вице-канцлеру Остерману:

«Американский народ находится в состоянии большого возбуждения, и не требуется создавать новых поводов к его озлоблению, чтобы он окончательно восстал».

Донесения Зиновьева не могли не укреплять Екатерину в убеждении, что при помощи Миранды можно было бы одним ударом покончить с испанской колониальной империей.

Таковы обстоятельства, позволяющие высказать предположение, что в 1787 г. намечалась отправка Миранды с одной из русских экспедиций (Муловского или Тревенина) в Тихий океан; в этом случае Камчатка стала бы его оперативной базой в борьбе за независимость Испанской Америки. Правда, в опубликованном несколько лет тому назад дневнике Миранды за 1787 г. отсутствуют прямые указания, подтверждающие это предположение; Миранда упоминает лишь о своей поездке в Кронштадт для осмотра русских военных кораблей и о своих беседах с графом Головкиным (одним из подчиненных Муловского) и академиком Палласом, игравшим значительную роль в подготовке экспедиции.

В записи от 10 июля 1787 г. Миранда упоминает о своей встрече в Кронштадте с графом Головкиным — «юным добровольцем, который отправляется с экспедицией под начальством флотского капитана Муловского» . В записи от 20 августа 1787 г. упоминается о встрече с Палласом, о беседе с ним «об Америке и т. д.» Встречи с Палласом происходили и в последующие дни, например 31 августа. (Archivo del general Miranda, v. II).

Академик Паллас, незадолго перед тем назначенный «историографом российского флота», по поручению императрицы занимался рядом вопросов, связанных со снаряжением экспедиции Муловского; об этом свидетельствует его письмо президенту адмиралтейств-коллегии Чернышеву, писанное в феврале 1787 г.

Косвенные указания на «камчатский проект» встречаются в позднейшей переписке Миранды с его единомышленниками и в его дневнике за 1799 г.

В 1790 г. англичанин Томас Поуналь — бывший губернатор Массачузетса, пламенный сторонник освобождения Испанской Америки и личный друг Миранды — в письме к последнему советует воспользоваться предложением, которое было в свое время сделано «его августейшей русской покровительницей».

«Когда я представляю себя на берегах Камчатки (Kamscatsky),- писал Поуналь, — я почти могу протянуть руку дружественной помощи Мексике и непосредственно ощутить начало борьбы за Освобождение».

Запись в дневнике Миранды от 3 мая 1799 г. раскрывает конкретные размеры той помощи, которую испано-американские сепаратисты могли получить от царского правительства. Излагая содержание своей беседы с русским послом в Лондоне С. Р. Воронцовым, Миранда приводит слова последнего о том, что в случае, если бы Екатерина II была еще жива, сепаратисты могли бы рассчитывать на получение двух русских фрегатов и двух тысяч солдат, с которыми можно было бы начать борьбу за освобождение Испанской Америки.

Миранда и правительство Екатерины II

В августе 1787 г. началась давно назревавшая русско-турецкая война; вскоре на политическом горизонте стала вырисовываться неожиданная перспектива русско-шведской войны, в самом деле начавшейся через несколько месяцев. При таких условиях об ослаблении Балтийского флота, в состав которого входили выделенные для Муловского и Тревенжна суда, не могло быть и речи. Приготовления к экспедициям были приостановлены. Екатерине пришлось отложить осуществление своих американских проектов на неопределенное время.

7 сентября, т. е. тотчас же после того, как выяснилась неизбежность отмены экспедиций, Миранда уехал из России с намерением возвратиться, когда обстоятельства переменятся. Он получил на дорогу 2 000 фунтов стерлингов и рекомендательные письма к русским послам при европейских дворах. Письма эти были составлены в выражениях, не оставлявших сомнения в особом благоволении императрицы к Миранде.

Вот, например, текст письма, адресованного С. Р. Воронцову в Лондон:

«Граф Миранда, полковник на службе его католического величества (короля Испании), прибыв в Киев во время пребывания там императрицы, имел честь быть представленным ее императорскому величеству и снискать расположение нашей августейшей повелительницы своими заслугами и высокими достоинствами, в том числе и познаниями, приобретенными им в путешествиях по различным частям света. В знак своего уважения к г. де-Миранде и особого внимания к нему, ее императорское величество повелевает вашему сиятельству, по получении настоящего письма, оказать этому офицеру такой же прием, какой она сама ему оказала, окружить его всевозможными заботами и вниманием, обеспечить ему ваше содействие и покровительство во всех случаях, когда он будет в них нуждаться и пожелает ими воспользоваться, и, наконец, предоставить ему в случае необходимости убежище в вашем доме. Рекомендуя вам этого полковника столь настоятельным образом, императрица желает тем самым выразить, сколь она поощряет заслугу там, где встречает ее, и сколь безусловное право на ее благоволение и высочайшее покровительство имеет тот, кто обладает такими высокими достоинствами, как г. граф де-Миранда».

В течение пяти лет после отъезда из России Миранда поддерживал тайные сношения с царским правительством. Ему удалось оказать своим русским покровителям несколько ценных услуг. Так, например, в 1791 г., находясь в Лондоне, он использовал свое знакомство с личным секретарем Питта для осведомления русского посла Воронцова о настроениях английских правящих кругов.

«Я покорно прошу ваше сиятельство,- писал по этому поводу Воронцов графу Безбородко, — предать огню сие послание; ибо естьлиб оное как ни есть попалось по несчастию кому-нибудь на глаза и дошла бы здешнему министерству наималейшая наметка на Миранду, то сие бы сделало ему величайший вред, а я бы потерял весьма верный канал для будущих сведениев».

Через некоторое время Миранда переслал в Петербург (через того же Воронцова) попавшие в его руки секретные документы, содержавшие сведения о турецких крепостях.

Со своей стороны послы Екатерины II оказывали Миранде покровительство и несколько раз выручали его при весьма затруднительных для него обстоятельствах. Об одном из таких случаев сообщил Воронцов в своем донесении Безбородко. В связи с тем, что тайным агентам мадридского двора иногда удавалось захватывать за границей нужных им лиц и насильно увозить их в Испанию, Воронцов и Миранда договорились о мерах предосторожности.

«Мы условились, — писал Воронцов, — что он, естьлиб с ним такое покушение сделать хотели, в доме ли или на улице то бы случилось, объявил бы себя принадлежащим Российской миссии. Несколько дней спустя Гишпанский посол подослал одного своего попа к одному Гишпанцу, который за долги уже год как в тюрьме находится,, обещая ему выкуп, естьли он присягнет, что Миранда ему должен. Тот сие учинил, после чего нашелся стряпчей, которой, показав одному судье требования Гиишанца на Миранду, получил от онаго повеление его арестовать. Но как с сим повелением сей стряпчей пришел днем и в дом нашего Американского вояжера, то сей объявил при хозяевах сего дома, что он принадлежит Российской миссии, почему и не могли его взять. Но Миранда, опасаясь, чтобы с ним подобное еще не случилось ночью и на улице, просил меня, чтобы я его включил в реестр, который иностранные министры (послы) сообщают статскому секретарю, где все люди им принадлежащие показаны… Я не мог того ему отказать вследствие повеления ее императорского величества, что ваше сиятельство мне сообщить изволили и коим мне предписано не токмо давать всякое покровительство господину Миранде, но и в случае нужды давать ему мой дом убежищем. И так вчерась я послал к дюку Лидсу реестр людей, принадлежащих к Российской миссии, поместя в оном имя господина Миранды».

Сношения Миранды с царским правительством оборвались лишь в 1792 г., в связи с его отъездом в революционную Францию и вступлением в ряды республиканской армии. Среди бумаг С. Р. Воронцова сохранился следующий черновой набросок его письма другу Миранды, англичанину Тэрнбуллу:

«Граф В., свидетельствуя свое почтение г-ну Т., крайне сожалеет, что не находился в Лондоне, когда г. Т. оказал ему честь, явившись для передачи письма г. Миранды. Это письмо причинило ему большое огорчение, так как оно поставило его в известность о достойной сожаления роли, которую взял на себя его автор… Граф В. верит в благородные чувства г. Миранды, но видит в нем человека, впавшего в заблуждение вследствие рокового стечения обстоятельств; хотя он не отказывает ему в своем уважении, но вынужден прекратить переписку с ним. Будучи послом государыни, которая во всеуслышание высказывалась против совершающихся во Франции мерзостей, нельзя переписываться с человеком, который принял участие в деле, справедливо вызывающем ее негодование».

Другие екатерининские вельможи и сама царица не преминули выразить одобрение разрыву Воронцова с Мирандой. Князь Кочубей писал Воронцову:

«С невыразимым огорчением я узнал… об экстравагантной роли, которую собирается избрать для себя Миранда. Я никогда не думал», что подобный человек способен играть такую нелепую роль. Все одобрили Ваше поведение по отношению к нему. Императрица была возмущена таким поступком человека, который давно уже сгинул бы в тюрьмах святой инквизиции, если бы не её заступничество».

Что касается самого Миранды, то с момента своего вступления во французскую республиканскую армию он старался облечь свои прежние сношения с царским правительством покровом глубокой тайны.

В марте 1793 г. он был арестован в связи со своими военными неудачами и вскоре предстал перед революционным трибуналом. При разбирательстве дела не мог не всплыть вопрос о пребывании Миранды в России; но этот период его жизни получил здесь весьма своеобразное освещение. Его защитник Шово-Легард ограничился заявлением:

«Князь Потемкин, намереваясь совершить путешествие в те страны, в которых уже побывал Миранда, расспрашивал его о природе различных местностей, которые он собирался посетить».

Эта наивная ложь вполне удовлетворила жирондистов-членов трибунала, оправдавших Миранду.

До самого конца бурной жизни Миранда продолжал тщательно скрывать действительный характер своих отношений с петербургским двором.