Отступление северян к Вашингтону

Сражение при Булл-Ране

В первый год войны крупное столкновение северян с южанами происходит при реке Булл-Ран (в 50 км к юго-востоку от Вашингтона-столицы США).

Вильям-Ховард Рессель, специальный корреспондент лондонского «Таймса», в приводимом сообщении описывает последний момент боя, паническое отступление разбитых северян к Вашингтону.

22 июля 1861 г.

— Сажусь, чтобы написать отчёт — не о вчерашнем бое, а о том, что видел своими собственными глазами.

Однако позвольте мне высказать свое мнение относительно вчерашнего дела. Во-первых, если бы не постыдное поведение войска, то отпор, полученный федералистами , как бы он ни был решителен, мог бы и не иметь серьезных последствий и свелся бы к простой неудаче, которая имела бы гораздо большее политическое, чем военное значение. Отступление на прежние позиции в Сентревилле кончилось трусливым бегством, — позорной, беспричинной паникой. Я не думаю, что возможно такое безобразное поведение со стороны солдат, потому что, имея некоторый опыт лагерной и походной жизни, никогда не видал среди участников похода ничего подобного даже во время тревоги…

Нет сомнения, — Север поправится от удара. До сих пор он говорил только: «Идите и сражайтесь за Союз». Юг воскликнул: «Будем биться за свои права». Север должен ввести в бой лучших своих людей, — в противном случае он будет неминуемо сломлен энергией, личной ненавистью и превосходной боевой мощью своего противника.

…Наконец перед нами предстал Сентревилль — несколько домов впереди, а за ними обнаженный холм со склонами, покрытыми палатками, бивуаками, интендантскими повозками и лошадьми, и вершиной, увенчанной зрителями, созерцающими битву…

Зрелище было таким мирным на вид, что можно было усомниться в свидетельстве своих собственных чувств, говорящих о том, что внизу разыгрывается большое и кровопролитное сражение…

Но пушка громко ухала из-за зеленого кустарника, и равнина внизу, если можно так выразиться, пестрела вспышками дыма и белыми кольцами от взрывающихся гранат и упрямых гаубиц…

В подзорную трубу я мог заметить на равнине то тут, то там сквозь облака пыли блеск оружия. Перевязочные пункты были полны солдатами, но раненых там было как будто немного. Бешено промчались мимо чернокожие слуги на вьючных лошадях: люди в мундирах, которых было бы оскорбительно для военной профессии назвать «солдатами», промчались роем на мулах, строевых и даже упряжных лошадях, с перерезанными постромками, которые волочились за ними по пятам, причем лошади мчались в таком же страхе, как и их всадники. Люди буквально вопили от бешенства и страха, когда их путь оказывался прегражденным. Я ехал вперед, спрашивая всех «что все это значит?» и время от времени, но редко получая в ответ: «нас побили» или «нас опрокинули».

Черные, покрытые пылью лица, высунутые от жары языки, вытаращенные глаза — это было изумительное зрелище.

Но где был враг? Я напрасно всматривался. Действительно, впереди меня, а у них в тылу, шла небольшая канонада, — однако огонь был сравнительно отдаленный и беглецы были за пределами досягаемости. По мере того как я продвигался, количество повозок уменьшалось, но верховых становилось больше и поток дезертиров был всё гуще…

…Возле новой вереницы повозок было много интендантских служащих и солдат, которых я на первый взгляд принял за обозную охрану. У них был сердитый и встревоженный вид, и они бежали около лошадей — пыль впереди их совершенно застилала им глаза. У моста оба потока встретились в диком беспорядке: «Назад! Отступление!» — кричали возвращающиеся с фронта. «Нас побили, побили». Они ругались, дергали вожжи, и с бешенством пробирались вперед…

Я направил лошадь в поле, прочь от дороги, и быстро поскакал к фронту. Скоро я встретил солдат, которые шли по хлебам, большей частью безоружные; тут же увидел ружья, котелки, ранцы и шинели, раскиданные по земле, и заметил смятение и спешку среди войска и толпы беглецов, продолжающих красться вдоль дороги. Приблизившись к Сентревиллю, я поднялся на холм, находящийся в миле по другую его сторону…

Я ещё раз окинул взглядом поле сражения. Тучи пыли стали еще гуще и были теперь ближе. И это всё. Ни артиллерийской, ни ружейной стрельбы больше не было. Я повернул лошадь и поехал по деревне, а когда выехал на дорогу, вокруг меня воцарилось как-будто прежнее смятение. Внезапйо пушки на холме открыли огонь, и в то же время артиллерийские раскаты стали доноситься из лесу с правой стороны тыла. Тут паника охватила всех.

Я не знаю, что происходило на холме, но вся дорога из Сентревилля на многие мили представляла собою такое зрелище, которое можно видеть только при побеге дезертиров окончательно деморализованной армии. Возницы хлестали, бичевали, понукали, избивали своих лошадей или соскакивали на землю, бросали свои упряжки и бежали по краю дороги; всадники, слуги и люди в мундирах, всевозможные экипажи, интендантские повозки заполняли узкие пути. При каждом выстреле словно судорога охватывала жуткую массу костей, мускулов, дерева и железа и пробегала по ней, сообщая новую энергию и движение ее отчаянным усилиям освободиться от самой себя. Снова послышался крик: «Кавалерия!»

…Федералисты, окончательно разбитые, отступали на Арлингтон, чтобы защитить столицу, отдав около пяти батарей артиллерии, восемь тысяч ружей, огромное количество провианта, имущества и раненых и пленных в руки противника.

«Таймс» (лондонский), 6 августа 1861